Эпоха перемен: советы постороннего. Часть 11

Часть 10. http://artefact-2007.blogspot.ru/2014/10/10.html

    «Независимая газета»: Какие симптомы из жизни страны показались тревожными нашим экспертам

    Владимир Рубанов, член Экспертного совета по государственному – частному партнерству ВПК при правительстве РФ

    «...Если итожить ситуацию, то, на мой взгляд, сегодня она характеризуется тем, что научная истина как ценность все больше уходит из нашей практики. Все наши оценки и результаты подвергаются не научной экспертизе, а вопросам, кому это выгодно, сколько это будет стоить и т.д. То есть деньгами меряется все.
    Но по моему убеждению, это губит науку. Она всегда несла в себе стремление к свободному творчеству, к дерзкому полету мысли. А сейчас почему-то преобладает некий принцип знаменитой «шарашки», перенесенной в век рыночных отношений. Принцип «дайте нам денег и задачу – мы ее решим».
    Ученые перестают быть инициаторами, предлагающими темы, пробивающими стереотипы, смотрящими дальше других. 
    Все больше становится таких, кто ждет любых предложений от заказчиков и, естественно, подобающих средств на разработку.
    Причин этому много. Многие из них кроются в системе образования, а точнее – в кризисе этой системы. Одной из причин этого кризиса является непонимание того, что является образованием, а что – обучением.
    Увы, у нас преобладает обучение навыкам. А образование все больше утрачивает свое значение. И это, на мой взгляд, очень плохо. Навыки требуют лишь умения что-то выполнять. Сменилась линия оборудования на более современную – надо обучить другим навыкам и приемам. Образование же на основе знаний формирует компетенцию, помогающую связывать теорию с практикой и работать творчески». («Пока Эбола далеко...». «Независимая газета», 28 октября 2014 года, стр. 10).  

Альберт Эйнштейн

    Научное инакомыслие как постиндустриальная норма

    «...Обсудим кризис мировой науки...

    Парадигмальные отклонения

    Дело в том, что с началом постиндустриализации развитых стран, которую условно можно отсчитывать с рубежа 1960–1970-х годов, общественно-политическая жизнь этих стран успешно продвигается к толерантным взаимоотношениям между носителями разных точек зрения. Здесь ширится понимание того, что все граждане входят в то или иное меньшинство, так что защита меньшинств – общее дело всех граждан. Сегодня я защищаю твое меньшинство, завтра – ты мое. Все большим моветоном становится презрительное отношение к иной, не к своей, точке зрения.
    По идее такое отношение к инакомыслию прежде всего должно было бы распространиться на науку, потому что именно инакомыслящие ученые генерируют, часто ошибаясь и набивая шишки, все те новые идеи и теории, которые ложатся потом в основание научного знания. Все ученые являются инакомыслящими по тем или иным научным вопросам, так что толерантное отношение к инакомыслящим – общее дело всех ученых.
    В высшей степени странно поэтому, что именно наука, в которой, как говорят, сосредоточен интеллектуальный цвет человечества, в плане свободы слова и мнений стала сегодня одним из наиболее архаичных институтов человечества, демонстрируя чрезвычайно жесткое отношение к инакомыслящим в своей среде и вне науки под флагом борьбы с лженаукой. Научное сообщество относится к «ошибкам» коллег беспощадно, сплошь и рядом называя ошибками парадигмальные отклонения ученых от мейнстрима и подвергая за них ученых остракизму, закрывая для них «серьезные» научные издания, не выдавая грантов и т.д.
    Среди моря научных работ и на самом деле достаточно много не очень профессиональных, содержащих внутрипарадигмальные ошибки, подтасовку данных – непрофессионалы и жулики встречаются во всех сферах человеческой деятельности.
    Беда, однако, в том, что под одну гребенку с ними сплошь и рядом загребают вполне профессиональных ученых, просто исповедующих иную, чем вы или я, точку зрения. Межпарадигмальные расхождения некорректно трактуются как внутрипарадигмальные ошибки. Навешивание негативных ярлыков вкупе с соответствующими оргвыводами, отсекающими «ошибочные» ветви и веточки древа научного знания, наносит науке гигантский вред.

    И все-таки они колеблются!

    Скажем, советский физик Дмитрий Скобельцын обнаружил в 1929 году в составе космического излучения электроны. Пропуская их через камеру Вильсона, он увидел, что некоторые из них закручиваются магнитным полем в «неправильную» сторону. Боясь уронить репутацию ошибочным сообщением, Скобельцын не поверил приборам и не опубликовал результаты своих опытов, пройдя мимо открытия позитрона. В 1932 году другой физик, Карл Андерсон, провел такой же эксперимент, но, поверив своим глазам, опубликовал результаты, получив Нобелевскую премию.
    Здесь мы имеем случай, когда ученый прошел мимо открытия под давлением чрезмерной внутренней цензуры, возникающей в атмосфере нетерпимого отношения к ошибкам. А вот аналогичная ситуация, но с давлением внешней «цензуры».
    Физики из окружения Льва Ландау рассказывали мне когда-то, что, самое меньшее в трех случаях, он раскритиковал идеи своих младших коллег, убедил их в ошибочности этих идей, тогда как западные ученые позднее за эти же идеи получили Нобелевские премии.
    Не следует думать, что чрезмерно жесткое отношение к инакомыслию характерно только для отечественной науки, этим пороком страдает вся мировая наука. Американский философ Уильям Джеймс писал в 1907 году: «На первых порах новая теория провозглашается нелепой. Затем ее принимают, но говорят, что она не представляет собой ничего особенного и ясна, как Божий день. Наконец она признается настолько важной, что ее бывшие противники начинают утверждать, будто сами открыли ее». С тех пор это высказывание приобрело статус широко известного афоризма, что, однако, нисколько не облегчило судьбу авторов новых идей, их как встречали в штыки в прошлом, так и продолжают встречать по сей день.
    Широко известно, например, как в начале 1950-х годов научным сообществом отвергалось открытие Борисом Белоусовым колебательных химических реакций. Не так известно, что впервые подобного рода реакцию, проявляющуюся в виде периодических вспышек при окислении паров фосфора, наблюдал Роберт Бойль в конце XVII века. Эти повторяющиеся вспышки затем неоднократно описывали многие исследователи. В XIX веке были обнаружены и другие колебательные реакции. Вильгельм Оствальд сообщил о них в 1899 году; исследования продолжили его зять Э. Брауэр (1901) и А. Адлер (1912); Э.С. Хеджес и Дж.Э. Майерс в книге 1926 года дали обзор литературы о периодических процессах в физической химии.
    Все эти работы, однако, сообществом химиков «не замечались». О причинах столь негативного отношения к этому явлению на ранней стадии его открытия ничего не могу сказать. Со второй же половины XIX века вина падает на убеждение в том, что колебательные химические реакции запрещены вторым началом термодинамики. Это долгое время господствовавшее убеждение оказалось несостоятельным...

    Принцип фаллибилизма

    Примеров отказа от ранее казавшихся незыблемыми научных теорий много. Собственно, вся наука такая. Главным достижением философии науки и теории познания XX века стал вывод, получивший название принципа фаллибилизма (погрешимости), согласно которому никакая научная теория не может быть обоснована стопроцентно надежно, так что завтра любая из них, включая самые фундаментальные и общепринятые, может оказаться (а может и не оказаться) ошибочной. Если даже какая-то теория истинна на самом деле, нам, грешным, это в принципе не дано знать, так что подвоха можно ожидать от любой теории.
    К этому выводу пришел еще Ксенофан Колофонский, написавший две с половиной тысячи лет назад: «Что же касается достоверной истины, то из людей ее никто не знает... И если случайно кто-нибудь нападет на совершенную истину, он сам не узнает об этом...»

    Сегодня уже подавляющее большинство философов науки стоит на позициях принципа фаллибилизма. Ученые же в своей массе категорически его не приемлют, что усугубляется их характерным для наших дней (так было не всегда) презрительным отношением к философии. Полагая, что они выше всякой философской «чепухи» и полемизируя с философами как с малыми детьми, ученые очень часто на деле исповедуют устаревшие философские воззрения: «В действительности всякий философ имеет свое домашнее естествознание и всякий естествоиспытатель – свою домашнюю философию. Но эти домашние науки бывают в большинстве случаев несколько устаревшими, отсталыми», – предупреждал уже более 100 лет назад Эрнст Мах.
    Сегодня это проявляется в уверенности о возможности стопроцентно надежного эмпирического обоснования научного знания. Такой подход был характерен для неопозитивизма в первой трети XX века. Философия науки переросла эти представления, тогда как ученые в своей массе в них застряли. Чрезмерно жесткое отношение современных ученых к инакомыслящим объясняется именно их устаревшими философскими представлениями.

    Неустранимая погрешимость

    Конечно же, атмосфера неприятия инакомыслия в науке не может не тормозить ее развитие. Именно в этом, на мой взгляд, корни утверждений о том, что эпоха великих открытий в науке закончилась.
    Это и верно и неверно. Верно в том смысле, что наука сегодня и на самом деле переживает кризис. Неверно потому что, как это часто бывает при эволюции социальных (и не только социальных) систем, этот кризис предшествует эволюционному прорыву.
    Эволюционный прорыв, происходит ли он в органическом мире или в мире социальном, часто предваряется вспышкой «инакомыслия», разнообразия эволюционирующих форм... 
    Сегодня мы тоже наблюдаем вспышку суеверий, и не только в России, что было бы естественно для ее больного состояния, но и во всем мире... Этот феномен, полагаю я, вовсе не свидетельствует о закате науки и всей человеческой цивилизации, но является проявлением назревающего эволюционного прорыва науки, предваряя постиндустриализацию мира с выдвижением науки на первый план.
    Из-за чрезмерно жесткого отношения ученых к инакомыслящим современная наука не поспевает за постиндустриализацией общества.
    Диагноз болезни диктует ее лечение. Необходимо интенсивное просвещение ученых, направленное на то, чтобы принцип неустранимой погрешимости научного знания стал для них родным и понятным. Нам всем пора усвоить, что иметь собственную, возможно, ошибочную точку зрения – нормально. Ненормально как раз единомыслие.
    Это выдвигает сегодня на первый план теорию познания и весь комплекс дисциплин, изучающих науку, включая философию и историю науки. На них падает не только задача перевоспитания ученых в фаллибилистическом духе. Им предстоит разобраться, как науке жить дальше в условиях «вдруг» обнаружившейся зыбкости научного знания.

    На этой основе и станет возможным переход науки на новый  постиндустриальный уровень ее развития с созданием нового  постиндустриального этоса науки, предполагающего толерантное отношение к инакомыслящим ученым». (Об авторе: Сергей Давыдович Хайтун – кандидат физико-математических наук. «Независимая газета», 22 октября 2014 года, стр. 15).  

    «Эпоха перемен: советы постороннего». Часть 12. http://artefact-2007.blogspot.ru/2015/07/12.html  

    На эту тему:
    Ф.Д. «Отступление о философии». («1-я Книга Федора». Файл 4-Г). (12 сентября 2014 года).